Неточные совпадения
Я воротилась к матери, она ничего, добрая, простила меня, любит маленького, ласкает его; да вот пятый месяц как отнялись
ноги; что доктору переплатили и в аптеку, а тут, сами знаете, нынешний год уголь, хлеб — все дорого; приходится умирать
с голоду.
Проходит в бегах неделя-другая, редко месяц, и он, изнуренный
голодом, поносами и лихорадкой, искусанный мошкой,
с избитыми, опухшими
ногами, мокрый, грязный, оборванный, погибает где-нибудь в тайге или же через силу плетется назад и просит у бога, как величайшего счастья, встречи
с солдатом или гиляком, который доставил бы его в тюрьму.
Хотя снега в открытых степях и по скатам гор бывают мелки, потому что ветер, гуляя на просторе, сдирает снег
с гладкой поверхности земли и набивает им глубокие овраги, долины и лесные опушки, но тем не менее от такого скудного корма несчастные лошади к весне превращаются в лошадиные остовы, едва передвигающие
ноги, и многие колеют; если же пред выпаденьем снега случится гололедица и земля покроется ледяною корою, которая под снегом не отойдет (как то иногда бывает) и которую разбивать копытами будет не возможно, то все конские табуны гибнут от
голода на тюбеневке.
Бывало, Агафья, вся в черном,
с темным платком на голове,
с похудевшим, как воск прозрачным, но все еще прекрасным и выразительным лицом, сидит прямо и вяжет чулок; у
ног ее, на маленьком креслице, сидит Лиза и тоже трудится над какой-нибудь работой или, важно поднявши светлые глазки, слушает, что рассказывает ей Агафья; а Агафья рассказывает ей не сказки: мерным и ровным голосом рассказывает она житие пречистой девы, житие отшельников, угодников божиих, святых мучениц; говорит она Лизе, как жили святые в пустынях, как спасались,
голод терпели и нужду, — и царей не боялись, Христа исповедовали; как им птицы небесные корм носили и звери их слушались; как на тех местах, где кровь их падала, цветы вырастали.
От
голода и усталости он чувствовал тошноту вместе
с ощущением дрожи и слабости в
ногах.
Может быть, и этого человека грызла тоска; может быть, его уже не носили
ноги; может быть, его сердце уже переполнилось тоской одиночества; может быть, его просто томил
голод, и он рад бы был куску хлеба, которым мог бы
с ним поделиться Лозинский.
«Собираться стадами в 400 тысяч человек, ходить без отдыха день и ночь, ни о чем не думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося пользы, валяясь в нечистотах, ночуя в грязи, живя как скот, в постоянном одурении, грабя города, сжигая деревни, разоряя народы, потом, встречаясь
с такими же скоплениями человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки крови, устлать поля размозженными, смешанными
с грязью и кровяной землей телами, лишиться рук,
ног,
с размозженной головой и без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже, в то время как ваши старики родители, ваша жена и ваши дети умирают
с голоду — это называется не впадать в самый грубый материализм.
Пятьдесят лет ходил он по земле, железная стопа его давила города и государства, как
нога слона муравейники, красные реки крови текли от его путей во все стороны; он строил высокие башни из костей побежденных народов; он разрушал жизнь, споря в силе своей со Смертью, он мстил ей за то, что она взяла сына его Джигангира; страшный человек — он хотел отнять у нее все жертвы — да издохнет она
с голода и тоски!
Собственно сама для себя Елена не желала больше жить; но, вообразив, что без нее Коля, пожалуй, умрет
с голоду, она решилась употребить все, чтобы подняться на
ноги, и для этого послала к частному врачу, чтоб он приехал к ней; частный врач, хоть и был дома, сказался, что его нет.
— Да, да!.. это точно было наяву, — продолжала она
с ужасною улыбкою, — точно!.. Мое дитя при мне, на моих коленях умирало
с голода! Кажется… да, вдруг закричали: «Русской офицер!» «Русской! — подумала я, — о! верно, он накормит моего сына», — и бросилась вместе
с другими к валу, по которому он ехал. Не понимаю сама, как могла я пробиться сквозь толпу, влезть на вал и упасть к
ногам офицера, который, не слушая моих воплей, поскакал далее…
Мертвец
с открытыми неподвижными глазами приводит в невольный трепет; но, по крайней мере, на бесчувственном лице его начертано какое-то спокойствие смерти: он не страдает более; а оживленный труп, который упал к
ногам моим, дышал, чувствовал и, прижимая к груди своей умирающего
с голода ребенка, прошептал охриплым голосом и по-русски: «Кусок хлеба!.. ему!..» Я схватился за карман: в нем не было ни крошки!
— Еще несколько слов, Ольга… и я тебя оставлю. Это мое последнее усилие… если ты теперь не сжалишься, то знай — между нами нет более никаких связей родства… — я освобождаю тебя от всех клятв, мне не нужно женской помощи; я безумец был, когда хотел поверить слабой девушке бич небесного правосудия… но довольно! довольно. Послушай: если б бедная собака, иссохшая, полуживая от
голода и жажды,
с визгом приползла к
ногам твоим, и у тебя бы был кусок хлеба, один кусок хлеба… отвечай, что бы ты сделала?..
Владимир. Женщина!.. ты колеблешься? Послушай: если б иссохшая от
голода собака приползла к твоим
ногам с жалобным визгом и движеньями, изъявляющими жестокие муки, и у тебя бы был хлеб, ужели ты не отдала бы ей, прочитав голодную смерть во впалом взоре, хотя бы этот кусок хлеба назначен был совсем для другого употребленья? Так я прошу у тебя одного слова любви!..
Николай, который был уже измучен этим постоянным криком,
голодом, угаром, смрадом, который уже ненавидел и презирал бедность, которому было стыдно перед женой и дочерью за своих отца и мать, свесил
с печи
ноги и проговорил раздраженно, плачущим голосом, обращаясь к матери...
Вот вдова Янкеля и просила, и молила, и в
ногах валялась, чтобы господа-громадяне согласились отдать хоть по полтине за рубль, хоть по двадцати грошей, чтоб им всем сиротам не подохнуть
с голоду да как-нибудь до городу добраться. И не у одного-таки хозяина
с добрым сердцем слезы текли по усам, а кое-кто толкнул-таки локтем соседа...
Николай Иванович (сердится). Ну, все равно. Я только прошу меня понять. Я все-таки считаю истину истиной. Так мне это больно. И тут дома, вхожу, вижу елка, бал, трата сотен, когда люди мрут
с голода. Не
ногу я так жить. Пожалей меня, я измучился. Отпусти меня. Прощай.
На другой день Вера никак не могла усидеть дома и вышла встретить мужа на улице. Она еще издали, по одной только живой и немного подпрыгивающей походке, узнала, что история
с кустами кончилась благополучно… Действительно, Алмазов был весь в пыли и едва держался на
ногах от усталости и
голода, но лицо его сияло торжеством одержанной победы.
А мужик говорит: «А мне ни денег, ни царства не нужно; у меня только бы
ноги ходили, да руки ворочали, — я проживу и вас еще прокормлю. А то вы, пока кто денег, а кто царства дожидаетесь,
с голоду помрете».
Если бы не жадность, ни одна птица не попала бы в сети, и птицелов не поймал бы ни одной птицы. На ту же приманку ловят и людей. Брюхо — это цепь на руки и кандалы на
ноги. Раб брюха всегда раб. Хочешь быть свободен, прежде всего освобождай себя от брюха. Борись
с ним. Ешь для того, чтобы утолить
голод, а не для того, чтобы получить удовольствие.
Псам только надо было иметь чутье да
ноги, чтобы не пропасть
с голода.
Крыши изб стояли раскрытые, гнилая солома
с них была скормлена скоту, лошадей приходилось подпирать, чтобы не падали, изможденные
голодом люди еле передвигали
ноги, ребята умирали, как мухи.
Бьют, бьют его, и руками и
ногами, — знаете ли, народ озверелый
с голоду-то, — бьют до бесчувствия, а потом и уходят кто куда.
—
С каким удовольствием употребил бы я себя, например, на помощь страждущему человечеству!.. Доведено ли до сведения ее величества о
голоде, о нуждах народных? Известны ли ужасные меры, какие принимают в это гибельное время, чтобы взыскивать недоимки? Поверите ли, граф? — продолжал Артемий Петрович, обратившись к Миниху, — у нищих выпытывают последнюю копейку, сбереженную на кусок хлеба, ставят на мороз босыми
ногами, обливают на морозе ж водою…
Потом давай его
с постели «под
ноги», потом — в дальний угол, потом… куда попало… хоть «в полынью на лед», как сделала зимой 1884–5 г. крестьянка Байкова, сначала морившая свою двухлетнюю дочь холодом и
голодом, а потом утопившая ее в ледяной полынье против Экспедиции заготовления государственных бумаг…
Когда я пришел в чувства, пчелиный рой отлетел, и я увидел себя на дне глубокой снежной ямы; я лежал на самом ее дне
с вытянутыми руками и
ногами и не чувствовал ничего: ни холоду, ни
голоду, ни жажды — решительно ничего!
А он спокойно отвечает: «Спасибо, бачка», и
с этим утвердился на лыжах, заложил орстель на плечи, шаркнул раз
ногой, шаркнул два — и побежал. Через минуту его уже и не видно стало, и я остался один-одинешенек среди снега, холода и совсем уже изнурившего меня мучительного
голода.
Поняв же свое истинное отношение к народу, состоящее в том, что мы живем им, что бедность его происходит от нашего богатства и
голод его — от нашей сытости, мы не можем начать служить ему иначе, как тем, чтобы перестать делать то, что вредит ему. Если мы точно жалеем лошадь, на которой мы едем, то мы прежде всего слезем
с нее и пойдем своими
ногами.